Гвоздь!

Он снял рулон, обмотал гвоздь носовым платком, ухватился обеими руками… Через пять минут гвоздь нехотя, сопротивляясь до последнего, но вылез из стены. Хороший гвоздь, сантиметров двадцать длиной, не меньше.

Отлично. Теперь приступим.

Он не умел чувствовать время без часов, но предполагал, что прошло около трех-четырех, и уже наступила ночь. К этому времени, несмотря на платок, он натер и сорвал мозоли на подушечках больших пальцев и средних фалангах указательных обеих рук. Было чертовски больно, но Олег старался не обращать на боль внимания. В конце концов, боль – это жизнь. Если такова плата, то он готов потерпеть.

Олег сунул обмотанный платком гвоздь в задний карман джинсов, оглядел результаты своего труда. Четыре кирпича с почти до конца выковырянным раствором вокруг. Получится или нет? Вся надежда на то, что проем заложили в один кирпич. Если же в два… Нет, лучше об этом не думать.

Он обмотал руку краем шерстяного одеяла, которым укрывался ночью, сжал кулак и с силой ударил. После пятого удара кирпич сдвинулся с места и с глухим стуком упал снаружи. За образовавшимся проемом явно было свободное пространство!

Он замер. Тихо. Только сердце, кажется, колотится так, что слышно на Марсе.

Подышал через нос, чуть успокоился.

Ушибленная рука болела, саднили содранные мозоли, но он уже не обращал на это ни малейшего внимания. Вспыхнувшая бешеная надежда на жизнь и свободу сожгла в своем радостном и яростном огне и страх, и боль, и усталость.

Остальные три кирпича он вынул и сложил аккуратно в своей камере. Потом расшатал и вынул еще несколько. Кажется, теперь достаточно. Еще раз прислушался. По-прежнему тихо.

Ну, Господи, помоги, спаси и сохрани. Перекрестился и полез в дыру…

Первое, что увидел Сыскарь, когда открыл глаза, были роскошные тяжелые шторы с ламбрекенами.

Он случайно знал это слово. Много лет назад, в горах Кавказа, его подсказал ротный, когда молодой сержант Андрей Сыскарев, за неимением других развлечений, разгадывал кроссворд, чем, собственно, и привлек внимание ротного. Сразу же после этого рота была поднята по тревоге и ушла в рейд. Рейд выдался тяжелым. Рота чуть не угодила в огненный мешок, потеряла троих убитыми и семерых ранеными, и в самые трудные минуты сержант Андрей Сыскарев повторял про себя слово «ламбрекен». На все лады, словно заклинание. Так и запомнил.

– Ламбрекен, – сказал он вслух и попытался пошевелиться. Получилось. Сел поудобнее, огляделся.

Комната, залитая электрическим светом. Большая, примерно тридцать квадратных метров. Шторы с ламбрекенами на двух окнах. Высокие потолки. Старинная, или искусно сработанная под старинную, люстра. Сам он сидит в удобном мягком кресле. Рядом – второе, в котором свесил на грудь кудрявую голову друг Симай. Где это они, интересно?

– Эй! – позвал он. – Симай!

Кэдро мулеса открыл глаза, помотал очумело головой. Посмотрел на Сыскаря, моргнул пару раз.

– Ага, – сказал удовлетворенно. – Мы живы!

Сыскарь поднялся. Чувствовал он себя отлично. Бодрым, здоровым и абсолютно отдохнувшим. Давно он себя так не чувствовал, прямо скажем. Впору горы сворачивать. Но что-то мешало. Он поднял руки, ощупал голову. Пальцы наткнулись на плотную повязку.

– Голова обвязана, кровь на рукаве, – сказал он. – След кровавый стелется по сырой траве.

– Это ты что сейчас сказал? – Симай тоже поднялся на ноги, оглядываясь.

– Песня такая была. Про Щорса.

– А кто такой Щорс?

– Красный командир.

– ?

– В гражданскую войну на стороне красных воевал. Не бери в голову. Потом узнаешь, если хочешь.

– Узнаю, если живы останемся.

– Откуда такой пессимизм?

– Сердце-вещун.

Сыскарь еще раз ощупал голову, хоть она и не болела.

– Последнее, что я помню, как мы гнались в пролетке Рошика за Богданой, – сказал он. – Потом… Это же вампир был, который Гамму завалил?

– Он самый. И не один. Знаешь, что? Я думаю, нас в засаду заманили. Как детей малых. Только ты сам головой о мостовую ударился, когда из пролетки вылетел, а меня сзади тяжелым по затылку стукнули.

– А что с Рошиком?

– Не знаю, – вздохнул Симай. – Видел, как он упал, дальше не помню. Я как раз пистолет вытащил, но выстрелить не успел. Говорю же – сзади по башке…

Двустворчатые двери в стене слева распахнулись, и в комнату, опираясь на трость, вошел старик. Было ему на вид лет восемьдесят, не меньше, но дряхлым он не выглядел. Несмотря на трость. Рост – под метр восемьдесят, почти не сутулится. Широкие плечи под белой рубашкой в тонкую голубую полоску и свободного кроя замшевым коричневым пиджаком. Ворот рубашки расстегнут, и в нем видна морщинистая шея. Темно-серые брюки с кожаным ремнем и бритвенно отглаженными стрелками. Коричневые туфли-мокасины. Лысая голова вся в пигментных пятнах, длинный слегка крючковатый нос. Тонкие губы. Внимательный взгляд светло-карих глаз из-под нависших седых бровей. Однако седых не полностью – кое-где заметно пробивались черные волоски. Вообще чувствовалась в нем какая-то молодая энергия и сила, резко контрастирующая с возрастом.

– Очнулись, – произнес старик удовлетворенно и даже где-то весело. – Отлично. Вечджива крави творит чудеса. Как всегда. Микроскопическая доза, а каков эффект! Да вы садитесь, садитесь, молодые люди. В ногах, говорят, правды нет. И правильно говорят. Серьезные дела лучше решать сидя…

– Прошу прощения, – прервал говорливого старика Сыскарь. – Где мы и с кем имеем честь?

– Меня зовут Кожевников Павел Андреевич. Пока. Вы у меня в гостях. На улице Гоголя, дом семь.

– Как я понимаю, сквозь врата нас доставили в бессознательном состоянии? – осведомился Сыскарь.

Небрежно постукивая тростью по паркету, Павел Андреевич подошел к третьему креслу, стоящему напротив кресел Сыскаря и Симая, и уселся в него. Откинулся на спинку, легко, по-молодому, забросил ногу за ногу и сказал:

– У меня для вас деловое предложение, молодые люди. Будете стоя слушать?

– Где наше оружие? – хмуро осведомился Сыскарь.

– В верхнем ящике комода, – показал глазами Павел Андреевич.

Сыскарь подошел к комоду (девятнадцатый век, никак не позже) выдвинул ящик. Вслед за ним шагнул Симай. «Беретты» и впрямь лежали там, где было сказано. Сыскарь взял свою, вторую передал Симаю, выщелкнул обойму. Полная. Не выдержал, удивленно обернулся на Павла Андреевича.

– Видите? – улыбнулся тот. – Я полностью вам доверяю. Поговорим?

Сыскарь и Симай вернулись назад